Львиная доля: немецкая воля и русский размах

Человеческий капитал

Как пошутил однажды немецкий писатель Томас Нидеррейтер, в Англии изобрели спорт, а в Германии — физкультуру. Эта универсальная метафора точно отражает подход британцев и немцев, в том числе к ведению бизнеса и к организации промышленного производства. Деятельность Людвига Кнопа, модернизировавшего российскую хлопчатобумажную индустрию с помощью английских машин, иллюстрирует суть немецкой стратегии в любопытнейших деталях. Все эти национальные тонкости, впрочем, могли бы не иметь для истории германо-англо-русского семейства Кноп такого значения — если бы именно они не ознаменовали и начало, и расцвет, и конец восьми десятилетий его международных достижений.

Людвиг Кноп, родившийся в 1821 году в Бремене, был четвертым из восьми детей в лютеранской купеческой семье, которая еще с конца XVI века славилась удачной торговой деятельностью. Не последнюю роль в ее успехах играла сплоченность Кнопов — не в пример каким-нибудь Будденброкам, они веками поддерживали друг друга: когда, например, принадлежавший отцу Людвига табачный бизнес (традиционный для Бремена) стал убыточным, тот смог ликвидировать его с минимальными потерями благодаря финансовому содействию своих братьев и сестры жены.

Тем временем сам Людвиг, окончив коммерческое училище, в 1838 году отправился в английский Рочдейл, где знакомился с промышленным производством текстиля на фабриках фирмы De Jersey, одним из основателей и владельцев которой был его дядя Андреас Фрерихс. Предприятие экспортировало пряжу преимущественно в Россию — так 18-летний Людвиг оказался в Москве в качестве служащего местного филиала фирмы. Поселившись в семье прибалтийского немца Иоганна-Кристофа Хойера, в 1843 году Кноп женился на его дочери Луизе и стал членом еще одной влиятельной фамилии, которую отличала особая семейственность: Хойеры и Кнопы долгие годы жили под одной крышей в общем доме на Большой Лубянке, где домашние помещения были объединены с конторскими, создавая общее пространство для частной и трудовой жизни.

Железный желудок, золотая голова

«Московских немцев», еще со времен Екатерины II (и особенно в середине XIX столетия) являвших собою одну из наиболее влиятельных городских групп, отличал характерный деловой стиль. Однако если большинство соотечественников Людвига Кнопа, приехав в Россию, делали ставку на такие его элементы, как познания в области международной коммерции, производственный опыт, иностранные связи и владение языками, то молодой бременец предпочел прежде пойти по пути полного погружения в среду русского купечества. Экономист и исследователь российской промышленности Герхард фон Шульце-Геверниц характеризовал этот процесс весьма красноречиво: «Он умел быть фамильярным с русскими купцами, пить с ними водку и шампанское по трактирам и у цыганок. Вещь далеко не безопасная — нравы тогда были совершенно азиатские и довольно часто стаканы, бутылки и зеркала летели в воздух». Скоро прослыв среди московских негоциантов своим человеком, Кноп познакомился с прославленным фабрикантом Саввой Морозовым, семья которого занималась хлопчатобумажным бизнесом еще со времен Отечественной войны и давно стремилась создать собственное фабричное производство.

Реализации замысла препятствовал ряд обстоятельств. Устройство фабрик требовало огромных затрат — прядильное оборудование (притом изрядно устаревшее) приходилось закупать во Франции и Бельгии, так как вывоз его из Англии, главного производителя машинной пряжи, до 1842 года был запрещен парламентом. Снятие запрета способствовало сокращению российских закупок пряжи и повышению импорта сырого сырья, но отрасль продолжала стоять на месте: Британия, разумеется, не была заинтересована в появлении российских конкурентов. Англичане не торопились открывать большие кредиты под поставки оборудования для российских фабрик и требовали наличной оплаты, что в отсутствие государственной поддержки представляло неразрешимую трудность для отечественных производителей — кредитные отношения были развиты в России тех лет весьма слабо. Людвиг Кноп, впрочем, скоро нашел решение и взялся содействовать Морозову в создании его позже знаменитой на весь мир Никольской мануфактуры.

При поддержке младшего брата Юлиуса, обосновавшегося в Манчестере, Людвиг Кноп убедил De Jersey открыть кредит на поставку оборудования под грядущие прибыли. Эта сделка принесла внушительную выгоду всем участникам: De Jersey, став первым и крупнейшим заграничным партнером Кнопа, скоро превратилась из заштатной полуобанкротившейся конторы в процветающее предприятие; сам Кноп получил серию новых заказов — для российских промышленников стало очевидно, что он как нельзя лучше подходит на роль импортера, способного сосредоточить в своих руках торговлю пряжей и сырьем, доставку фабрикантам машин и снабжение их кредитом, а также организовать наем лучших британских мастеров и служащих.

Заключив соглашения с фирмами Platt Brothers и Hick Hargreaves — крупнейшими в Англии производителями прядильных машин и паровых котлов, Кноп настолько преуспел в качестве посредника между представителями российских и британских бизнес-кругов, что в 1852 году, приняв российское подданство, открыл собственную фирму в Москве с филиалами в Петербурге и Ревеле.

«Что ни церковь — то поп, а что ни фабрика — то Кноп»

Торговый дом «Людвиг Кноп» оснастил оборудованием 187 фирм, наладив для большинства из них также поставки хлопка. Высшей точки его импорт достиг к 1865 году — после успешной замены американского хлопка египетским: за этот год Кноп поставил 9 000 тонн (49,1%) всего хлопка, ввезенного в Российскую империю. В период между 1863 и 1876 годами доля предпринимателя на рынке не опускалась ниже 35%. В области же импорта текстильного оборудования он занял и вовсе монопольное положение. Модернизация ткацкого производства привела к участию Кнопа в реорганизации ряда связанных с ним промышленных отраслей: отбелки, крашенья, набивки — все эти процессы требовалось поставить на новые рельсы повсеместно, от Иванова и Владимира до самой далекой глуши. Неудивительно, что скоро Кноп взялся за строительство целых текстильных комбинатов «под ключ» — в частности, Даниловского комбината и Измайловской мануфактуры в Москве.

Как и прежде было заведено в этом практичном семействе, едва ли не все его взрослые члены становились владельцами, совладельцами или пайщиками одной/нескольких компаний, входивших в концерн Кнопа. Например, вновь преуспевающей фирмой De Jersey теперь управлял Юлиус Кноп, женатый на единственной дочери Иоганна-Генриха Фрерихса (родственника Кнопов по матери), в 1880-е годы — его сыновья, Андреас и Людвиг-Карл. С начала 1870-х один из сыновей Людвига Иоганн Кноп начал контролировать Wm. Berkefeld & Co. в Лондоне, часть акций которой принадлежала все той же De Jersey. Филиал фирмы Ludwig Knoop в Бомбее был основан самим Кнопом в 1864 году во время Гражданской войны в США — вызванный ею хлопковый кризис превратил Кнопа в одну из самых могущественных фигур в Империи. Тогда же De Jersey и Кноп приобрели паи филиала фирмы Julius Amburger в Александрии, начав поставлять на российский рынок еще и египетский хлопок. Семья Кнопа уверенно контролировала и американские филиалы торгового дома в Новом Орлеане и Нью-Йорке. Даже директором Platt Brothers долгое время являлся Э. У. Громме — сын одной из племянниц Людвига Кнопа. Сам предприниматель называл такую практику семейного контроля «доброжелательной опекой».

Подобно Рокфеллерам, с которыми современники нередко сравнивали Кнопов, они не гнушались организацией сделок с самими собой через подставных лиц, а разработанная Людвигом Кнопом система обеспечения кредитов и прибылей позволяла ему долгие годы сохранять непосредственное влияние на управление предприятиями даже таких крупных игроков рынка, как Морозовы. Доставка оборудования для мануфактур за счет увеличения основного капитала и выпуска их хозяевами новых паев, которые и служили средствами расплаты, скоро превратило Кнопа в банкира для определенного круга доверенных клиентов, которым он открывал текущий счет и векселя которых принимал.

Акции компаний, оборудованных торговым домом Кнопа, давали ему возможность участвовать в их управлении через наблюдательные советы — самолично или с помощью доверенных лиц. В случае с морозовскими предприятиями их высокая рентабельность позволяла владельцам образовывать резервные фонды, которые шли на увеличение числа веретен, — Кноп же получал новые акции за ранее предоставленный кредит. Вездесущесть Кнопа быстро стала притчей во языцех: «Что ни церковь — то поп, а что ни фабрика — то Кноп» — приговаривали в Москве.

Новые хлопковые фабриканты, выстроив производство силами конторы Кнопа, стремительно завоевывали как внутренние, так и европейские и азиатские рынки. Неудивительно, что предприимчивый делец пожелал обладать ведущей ролью в торговле не только английской, но и российской пряжей — именно для этого в 1857 году он основал в Эстляндской губернии близ реки Нарва знаменитую Кренгольмскую мануфактуру, соучредителями которой стали его самые старинные партнеры Алексей и Герасим Хлудовы и Кузьма Солдатенков, а также Эрнст Кольбе и Рихард Барлов. Дешевая энергия речного водопада вкупе с новейшим техническим оснащением превратили ее в высокодоходное предприятие. А скромные производственные издержки обеспечили рекордно низкие цены на кренгольмскую пряжу, качество которой было при этом столь же рекордно высоко.

Производимая из лучшего американского и египетского хлопка, она отличалась особой тонкостью, благодаря чему мануфактура уже в 1861 году заслужила право использовать государственный герб Российской империи на изделиях и вывесках. Ряд российских и европейских выставок подтвердил обоснованность этого права множеством высоких наград.

С начала 1860-х годов Людвиг Кноп проводил большую часть времени в поместье Muhlental под родным Бременом, продолжая при этом курсировать между Нарвой и Москвой.

Установив в доме телеграфную станцию, он постоянно был на связи с международными партнерами, круг которых лишь расширялся с годами. Главным его делом оставались регулярные реинвестиции в российские предприятия — к 1877 году, когда Александр II пожаловал Людвигу Кнопу звание барона Российской империи за заслуги перед отечественной промышленностью, бременский коммерсант являлся акционером более двух сотен предприятий и обладателем состояния в несколько миллионов немецких марок.

После смерти «хлопкового короля» в 1894 году торговый дом возглавил коммерсант Иван Прове (разумеется, приходившийся Людвигу Кнопу родственником: они были женаты на родных сестрах) — совладельцами компании являлись также сыновья Кнопа Теодор (Федор Львович) и Андреас (Андрей Львович). Будучи одними из самых авторитетных московских дельцов начала XX столетия, они имели свое виденье развития семейного бизнеса.

Под натиском нового поколения молодых российских предпринимателей Кнопы отказались от попыток сохранить монопольное положение и все чаще соглашались на взаимовыгодную олигополию, расширяя одновременно с этим финансовую базу своей промышленной группы. Входя в совет нескольких крупнейших московских банков и принимая участие в их управлении, Кнопы всегда имели льготные условия кредитования, что позволяло братьям создавать новые предприятия — таким образом, сохраняя за собой роль кредитора, фирма сама активно пользовалась услугами валютного рынка.

Для промышленной истории России их деятельность успела ознаменоваться прежде всего началом развития хлопководства в Средней Азии: именно братья Кноп начали поставлять тамошний хлопок московским фабрикантам — на тот момент он сильно уступал по качеству американскому и египетскому, но благодаря дешевизне начал стремительно осваиваться отечественными предпринимателями.

Вынужденным эпилогом российской главы в истории семейства Кноп стала Первая мировая война: официально санкционированная властями «борьба с немецким засильем» коснулась и «московских немцев». Несмотря на переименование в 1916 году торгового дома «Людвиг Кноп» в АО «Волокно», в уставе которого отдельно подчеркивалось русское подданство всех акционеров, над ним — как над германской фирмой — был установлен правительственный контроль, что в конечном итоге побудило Кнопов свернуть операции и вскоре после Октябрьской революции вывести весь капитал из России.

Меж тем в Германии эта в высшей степени интернациональная семья подверглась аналогичным гонениям: правительство Пруссии взяло под управление имение Muhlental, мотивировав это тем, что один из владельцев дома постоянно проживал в Лондоне, а его жена, обитавшая как раз в самом поместье, была по происхождению немецкой американкой. Словом, российские власти ставили Кнопам в вину немецкое происхождение, а немецкие — их деловые и фамильные связи со странами Антанты.

Так или иначе, потомков этого плодовитого во всех отношениях рода можно обнаружить во многих странах Европы (к слову, нынешний министр обороны Германии и первая на этом посту женщина Урсула фон дер Ляйен тоже приходится родственницей Людвигу Кнопу) — а вот Россию они покинули навсегда.

Следы наследия

Всякий крупный коммерсант обладает талантом искупать собственные грехи прибылью, однако потомки непременно будут десятилетиями спорить о справедливости итоговой цены. В отношении Людвига Кнопа эти споры не утихают и по сей день.

Стремительно модернизировав российскую хлопчатобумажную промышленность, Кноп — как почти всякий монополист — сам же на годы затормозил ее самостоятельный прогресс.

У поколения молодых фабрикантов, согласных без посредников налаживать международные связи и готовить российских технических специалистов (вместо завозимых Кнопом целыми партиями английских инженеров и рабочих), не было возможности сделать и шагу в обход проторенных Кнопом и тщательно патрулируемых членами его семейства путей. Тонкость, однако, заключается в том, что Кнопы, будучи иностранцами по происхождению, очень скоро стали — в отличие от большинства прочих западных предпринимателей Российской империи — частью российского экономического истеблишмента и так же зависели от привычных для него деловых законов, как все прочие его члены. А потому и претензии, привычно адресуемые в прошлое Людвигу — точнее даже, Льву Герасимовичу — Кнопу, не помешало бы разослать еще по многим и многим адресам.