Формула Доктора Рамиреса

Качество жизни во многом зависит от высококвалифицированной медицинской помощи. В эпоху глобализации для получения медуслуг мы можем выбрать любую страну. Одной из лучших систем здравоохранения общепризнанно является испанская: четвертое место в мире (по данным ВОЗ). В частности, Барселона – один из лидеров медицинского туризма – известна самыми передовыми методами и технологиями, а также престижными медицинскими институтами. В их число входит и Институт Гуттманна – университетское медицинское учреждение, экспертный центр нейрореабилитации мирового уровня. Доктор Жузеп Мария Рамирес, на протяжении 25 лет возглавляющий институт, в беседе Журналу Стратегия рассказал об успехах и проблемах университета, а также о долге врача. 

Продолжение интервью с Доктором Рамиресом. Первую часть материала  читайте в печатной версии Журнала Стратегия.

В России зачастую, когда врач становится во главе лечебного учреждения, он перестает практиковать как доктор из-за высокой административной нагрузки. Что Вы об этом думаете?

Безусловно, по мере того, как ты углубляешься в руководящую работу, отчасти теряются некоторые необходимые для врача навыки, в то же время приобретаются управленческие качества.

Руководитель медицинского учреждения должен быть отличным врачом, потому что без этого никогда не добьешься авторитета у коллег. Должен быть специалистом. Но при этом, естественно, нужны и глубокие знания в больничном управлении. Знания, которые необходимо актуализировать постоянно. Я каждые лет пять записываюсь на самые престижные программы МВА в больничном управлении. Оттуда черпаю что-то новое, какие-то идеи. Опять же, руководитель центра должен хорошо разбираться и в цифрах, и в методологии, но при этом, окружать себя суперпрофессионалами в каждой из этих областей. Никто не говорит о том, что директор центра должен выполнять все функции финансового директора или методистов: для этого существуют отдельные специальности.  Просто нужно понимать, что именно они предлагают, и выбирать для этих целей лучших.

И тем не менее я убежден, что лучше, когда генеральный директор госпиталя — это человек, который по первому образованию врач и работал врачом. Это обеспечивает видение всех проблем с клинической точки зрения, что никогда нельзя упускать из виду.

Мне лично повезло. Я работаю в достаточно компактном госпитале. У этого есть много достоинств. Мне, как руководителю и врачу, удается совмещать постоянное общение и с пациентами, и с коллегами. Пациентов я лично не веду, но каждого знаю по имени, его историю, знаю, что беспокоит их семьи, мы часто беседуем: и просто в коридоре, и в кабинете.

С другой стороны, я стараюсь присутствовать на консилиумах, клинических разборах, курсах повышения квалификации. Поэтому я знаю, что происходит в специальности. Ежедневная включенность в работу как с пациентами и их семьями, так и с врачами, позволяет видеть жизнь института в двойной перспективе. Это является обязательным условием для того, чтобы делать все возможное для удовлетворения запросов и надежд всех участников процесса.

Если лидер медицинского центра в какой-то момент оставляет без внимания ежедневные нужды пациентов или своих коллег, если он превращается в бюрократа, то организация очень быстро деградирует во многих отношениях. Она теряет человечность, превращаясь в голого поставщика некоего санитарного продукта. Можно, конечно, при этом оставаться на неплохом уровне медицинского обслуживания, но вообще госпиталь должен стремиться к большему: быть образцовой организацией не только в лечении болезни, а по отношению к человеку.

Есть ли страновая специфика подготовленности пациента к процессу восстановления или каждый случай по-своему уникален?

В год в нашем госпитале проходит лечение 4,5 тысяч пациентов: детей и взрослых с исключительно тяжелыми патологиями спинного или головного мозга, в том числе более 900 в год лечатся в режиме госпитализации. Такое количество людей дает нам необходимый экспертный опыт. Что очень важно, ежегодно 1,2 тысячи из них являются новыми пациентами. Не все они перенесли травму или инсульт именно в год своего первого обращения в Гуттманн, есть процент людей, которые приезжают после длительной реабилитации в других международных центрах. У нас увеличилось число иностранных пациентов. Последние годы часто обращаются люди из России с наиболее тяжелыми случаями. Сейчас мы принимаем порядка 50 пациентов в год из русскоязычных стран. Мы взяли на работу двух специалистов, свободно владеющих русским языком, у нас есть русскоговорящая медсестра, а весь персонал Гуттманна может хоть что-то сказать на русском. К моему удивлению, еще несколько лет назад я увидел, что все физиотерапевты и медсёстры скачали себе телефонные приложения с автопереводом без указания или инструкции со стороны дирекции.

Что касается ментальности: каждый пациент и его семья — это отдельный мир, при этом и национальные особенности никто не отменял. Российский пациент отличается тремя яркими качествами. Первая черта негативная — крайняя недоверчивость. К нам попадали люди, и не только из России, после того, как их серьезно покалечили в другом медицинском учреждении. В этих случаях недоверчивость к врачам, по крайней мере, объяснима. Но недоверие к врачу характеризует большинство российских пациентов, независимо от их личного опыта. Это нас приводит в недоумение. Европейские пациенты, как правило, выбирая наш центр, уверены, что именно мы сможем помочь. Они много о нас слышали или читали, знакомы с нашей репутацией. Они полностью доверяют нашим специалистам. Российский же пациент мнителен, и нам требуется много времени, чтобы добиться его расположения. В большинстве случаев мы этого добиваемся, о чем говорят отзывы пациентов и их истории. У нас есть много пациентов с которыми даже после их отъезда остается человеческий контакт, которые нам пишут как друзья.

Вторая особенность — это совершенно иной уровень включенности семьи пациента в медицинский процесс. Я бывал в России во многих учреждениях и с удивлением замечал, что семья иногда берет на себя функции медицинского персонала: вплоть до того, что родственники в своем желании сделать все возможное и невозможное для скорейшего восстановления пытаются применить какие-то методики физиотерапии, логопедии. У нас это не так. Лечением должны заниматься только профессионалы, которые владеют знаниями, навыками и методологией работы. И когда наши сотрудники пытаются убедить семью пациента, что, конечно, им нужно будет очень многому научиться, но за исключением терапии, то вначале встречают сопротивление.

Третье качество российского пациента, безусловно, позитивное и очень яркое — это легендарная способность к невероятной борьбе, сопротивлению и бесстрашию. Как пациент, так и его семья приложат все усилия для достижения самостоятельности. После тяжелой травмы близкого человека, когда он теряет способность двигаться, или даже просто общаться, русская семья будет бороться до конца, не проявляя признаков усталости. Конечно, здесь есть и другая сторона медали: российскому пациенту труднее принять ограничения постоянного характера, он больше верит в чудо. Часто бывают случаи, когда полное излечение невозможно, и максимум, чего мы можем добиться, это отдельные функциональные улучшения, но пациент и его семья настроены только на полное восстановление. И тут нужно понимать, что иногда отвага заключается в том, чтобы принять реальность и научиться жить полной жизнью, несмотря на ограничения. Но способность бороться и упорство, конечно, вызывают восхищение.

Жители Каталонии получают лечение в Институте бесплатно, а как обстоит дело с иностранными пациентами? Как формируется бюджет Института?

Порядка 65% бюджета Гуттманна — это финансирование из госзаказа, в Испании все полномочия в области медицины переданы автономиям. Каждый житель Каталонии имеет право на лечение в Гуттманне за счет автономии, но есть четкие критерии направления пациентов. Мы являемся экспертным центром для Испании, и поэтому к нам отправляются только самые тяжелые случаи, которые требуют интенсивной реабилитации. Когда мы говорим о государственных пациентах, это люди до 65 лет, с так называемым «бoльшим реабилитационным потенциалом». Пациенты с более простыми случаями или старше 65 лет отправляются в другие восстановительные центры.

Остальные пациенты Гуттманна — это пациенты страховой, либо автогражданской ответственности и частные пациенты, которые сами оплачивают лечение. Кроме того, есть стипендии для некоторых малоимущих испанских граждан.

Что важно, у нас нет различий между частными и государственными пациентами: ни в плане программы, ни в плане отношения или внимания. И это принципиальная позиция, которую замечают и сами пациенты.

Помимо бюджетных средств Каталонии, финансирование частично осуществляет частный сектор. В этом смысле нас называют образцово-показательным учреждением в области государственно-частного партнерства. Примерно 20 млн евро в год – это бюджет центра на медицинское обслуживание (дополнительные средства идут на покрытие расходов на исследования и социальные программы). Из них около 14 выделяет администрация. Учитывая объем деятельности, это не много. Оставшиеся 6 млн евро поступают от частного сектора. Вот вам прекрасный пример ГЧП, при котором в выигрыше остаются все. Во‑первых, государство, поскольку покупает услугу высшего качества по заниженной стоимости. Во‑вторых, частное учреждение, так как получает гарантию базовых потребностей. И, наконец, это лучшая модель для пациента, которому предоставляется обслуживание в одной из лучших организаций. Единственный отдаленно сопоставимый с нами в Испании центр в Толедо обслуживает меньше пациентов, но тратит ровно в два раза больше средств. Так что мы не только клинически, но и экономически эффективны.

Меня часто приглашают в бизнес-школы читать лекции о финансировании медицинских учреждений, и уже третье десятилетие я защищаю государственно-частное сотрудничество как самую эффективную модель, обеспечивающую качество и при этом позволяющую не завышать цены.

Есть ли аналоги Института в мире?

Безусловно. Мы входим в сеть EMSCI, членом которой в том числе является известный центр в Цюрихе. Каждый год мы проводим бенчмаркинг с крупнейшими центрами США. Сказать, кто в этой первой пятерке или десятке лидер, невозможно, как пытаться доказать, кто талантливее: Лучано Паваротти или Пласидо Доминго.

Какой зарубежный опыт был применен в работе Института? Насколько активны контакты с коллегами из других аналогичных центров?

Без постоянного обмена опытом в исследовательской и клинической деятельности с лучшими мировыми центрами — медицина сегодня немыслима. Специалисты Гуттманна входят в международные советы по всем нашим специальностям. Все индикаторы качества и динамика пациентов госпитале в течение уже десятилетий регистрируются в международных шкалах, благодаря чему ты всегда можешь трезво оценивать собственные достижения и расти. Без бенчмаркинга рост и совершенствование невозможны, поскольку отсутствуют объективные критерии успеха: думать о себе я могу все, что угодно, но все, что я о себе заявляю, должно подкрепляться цифрами. Иначе это несерьезно.

Думаю, что не бывает дня, когда бы мы не связались либо по исследовательским, либо по клиническим вопросам по крайней мере с 5–7 лучшими центрами по телефону или электронной почте. Это общение – непременный источник роста. И это помимо формальных встреч, которые проводятся в рамках развития проектов, приемов различных делегаций. 

К примеру, очень много совместной работы мы проводим с Гарвардом: через пару месяцев у нас стартует совместный исследовательский проект. Мы будем отслеживать разные параметры 3 тысяч граждан Каталонии, у которых не обнаружено никаких нарушений на неврологическом уровне. Нам необходимо выяснить, какие факторы влияют на то, чтобы мозг оставался здоровым, и каковы те элементы, которые располагают к тому, что даже в случае поражения у одних пациентов есть более четкая тенденция к восстановлению потерянных функций, чем у других. Это очень интересно для предупреждения заболеваний. В октябре в Гуттманн приезжал величайший исследователь из США, профессор Реджи Эдгертон, с которым мы также сотрудничаем в целом ряде проектов.

Какие наработки Института можно считать универсальными?

Сегодня в медицине трудно открыть что-то новое, моментально меняющее прогноз. Движение вперед осуществляется маленькими, но ежедневными шагами. Мы гордимся, что во всем мире используются наши открытия, методики, технические разработки — программы биомедицинской инженерии, для нейропатической боли или когнитивной стимуляции.

Одной из самых известных является запатентованная нами на международном уровне платформа когнитивной стимуляции Guttmann NeuroPersonalTrainer®, которая включает систему искусственного интеллекта, помогает специалисту в выборе правильной стратегии. Платформа доказала свою эффективность для достижения выраженного улучшения когнитивного состояния у 70% пользователей.

Большое количество фильмов и сериалов снимается про врачей. Что Вы думаете обо всем этом? Полезно это или нет?

Не берусь судить, полезно или нет. Но мне кажется, что некоторые из них удачны и по‑настоящему забавны. Иногда этого достаточно. Не все же должно приносить пользу. Мне очень нравился в свое время «Доктор Хаус», который с клинической точки зрения был хорошо поставлен. У ВВС, кстати, есть отличный фильм о Докторе Гуттманне – человеке, который поменял парадигму лечения пациентов с травмами мозга и стал основателем паралимпийского движения – очень рекомендую! Если же хотите посмотреть музыкальное видео made in Spain о медицинском центре, то тут я фанат нашего ролика, снятого к 50-летию юбилея Гуттманна, где задействован в самых экзотических ролях и персонал, и пациенты. И где я в ластах играю на гитаре. Это моя самая любимая роль. И это тот климат, который в лучшие минуты нам удается поддерживать в Гуттманне!