90-е годы прошлого столетия - это, пожалуй, самый неоднозначный период в новейшей истории России. Одни романтизируют эпоху, другие с содроганием вспоминают эти времена, а некоторые предпочитают просто забыть. Об этом времени откровенно рассказал бизнесмен Игорь Рыбаков на своем ютуб-канале.

Об отношении родителей к занятию бизнесом

— Отец всегда относился к этому философски, как будто меня поддерживал без слов, такая философия жизни. Мама же всегда догадывалась, что происходят такие пограничные вещи рискованные, но она меня поддерживала, спрашивала про завод, ее очень интересовало, что мы там сделали. Я об этом подробно рассказывал, обходя эти вот подводные темы, но она чувствовала, что не все так просто. У нас была пара откровенных разговоров, и она, как и любая мама, говорила: "Игорь, береги себя".

Была ли крыша?

— Конечно, была у нас крыша, которая в любой момент могла нас придавить. Крыша, грубо говоря, увеличивала проблемы бизнесменов, но в то же время таким образом доказывала свою необходимость. Однажды была такая ситуация: видимо, моя крыша узнала мою слабую точку, и они разыграли такую комбинацию, что в эту самую точку мне прилетела атака, а про эту точку знали только те, кто меня охранял. Эти ребята, которые меня крышевали, провоцировали ряд разборок, которые мы успешно преодолевали, и каждый раз надо было давать десятку, двадцатку тысяч долларов.

Я понял, что если мы пойдем по этому пути и дальше, то нас будут доить и доить, но уже по повышенной программе. Однажды я принял сложное решение, что надо это заканчивать. Я позвал своего начальника охраны и сказал, что, если бригада, которая нами занимается, получит жесткие границы, то большая вероятность, что они скажут, что есть гораздо больше слабых и податливых бизнесменов, и они тогда к ним и уйдут. Тогда я ему говорю: ты готов, что называется идти до конца? Тот ответил, что готов.

При очередном визите наших крышующих друзей, я сказал бригадиру: "Дима, вы нам верой и правдой служили, от всех невзгод защищали, но сейчас времена изменились, мы сами". Была потом всего одна встреча, я попросил подтянуть всех ребят — ментов, охрану, самых брутальных, чтобы приехать на разборку и сделать "театр".

Сколько денег брала крыша?

— Когда эти группировки только начинали действовать, они были голодными, им хватало любых денег, даже 100 долларов. Чуть позже в 1992-1993-м группировки увеличивались, пошло деление регионов, чтобы условно район Солнцево защищать от люберецких или долгопруднинских, тогда, как на рынках, ценник увеличивался — 2, 3, 5 тысяч, а за конкретные работы, когда тебя отбивают от наездов, которые ранее были сами же спровоцированы, то там пошел настоящий "Цирк дю Солей".

А серьезного повода для наезда не было, но тут появлялась крыша и заявляла, что мы это можем загасить, но надо 100 "косарей", а это половина всего оборота, это фактически обескровливание бизнеса. Надо доставать деньги — волна уходит. Так коровку приучили доиться. Бизнес крышевания в поздних 90-х превратился в жесткую форму выдаивания денег из предпринимателей, а также самые смекалистые представители крыш стали участвовать в переделе компаний. Коммерсанты соглашались уступить им долю в бизнесе или впустить в долю предприятия за ноль. До сих пор в России сохраняется подобный условный бизнес, только занимается им не организованная преступность, а люди, которых и не знаю, как правильно назвать.

Когда появилась крыша?

— Это было в Выборге, когда мы купили часть акций убыточного завода. Надо докладывать деньги, чтобы предприятие жило, но в этот момент появляются питерская и местная группировки, которые сказали, что раз вы купили акции, то бабки платите.

Мы в этом момент не знали, что делать, а через три часа надо было уже ехать на стрелку в гостиницу "Дружба". Мы — два пацана 21 года — шли по Выборгу. Проходим мимо таблички УБЭП и думаем: здесь точно есть экономическое преступление. Мы тогда догадывались, что вся страна — это одно большое экономическое преступление, это погром в России, но мы даже не знали, как это называется.

Мы заходим, а там на пороге стоят такие уверенные в себе пацаны, а мы шли в прострации — два додика. Заходим и говорим, что на нас бандиты наезжают. А они нам: "Бабки есть?". Отвечаем, что 500 долларов, а это было в десять раз ниже того, где мы получили предварительную информацию. Он говорит: "500 баксов, окей", а после рассказывает свою историю про горячих, голодных парней из Афгана, которые только что получили погоны и оружие и задачу препятствовать организованной преступности в Выборге и в округе.

Через три часа мы сидим на стрелке в гостинице "Дружба", вдруг сзади такая рука, и мужчина средних лет говорит: "Я знаю, что вы завод купили, теперь вот надо деньги нам платить, такой вот в Выборге действует закон". Я знаю, что там порт платит, гостиница "Дружба" платит, все платят и говорю: "Хорошо, тут такое дело, что ты не первый, а второй, вы там сами порешайте, кто из вас и как" и зову Серегу. Он подходит и говорит, я там то-то, это теперь наша территория. Парни праздновали победу, что у них появился в выборгском районе первый объект, который они крышуют.

Так как мы были первыми клиентами этих ребят, то у нас был низкий чек. Я сразу сказал Сереге, что мы не будем никогда повышать эту ставку.

Кто не пережил это время?

— В Ульяновске застрелили директора. Пришел какой-то недовольный рабочий — то ли зарплата его не устроила — и он зарезал его. В Выборге на этом заводе одного предыдущего до нас директора нашли убитым. Также в ходе одной из разборок с оружием был застрелен наш выборгский друг — афганец Серега. Было больно, ты понимаешь, что смерть ходит рядом, жизнь хрупкая. 

90-е – это возможности и свобода или беспредел и нищета?

— Я был очень молодым, хотелось секса, девчонок, успеха, совпала моя молодость, мое становление с тем периодом. Нам бы почаще сейчас 90-е, но не в смысле криминала и подобных вещей, а в том смысле, что надо менять устаревшие правила и догмы, которые нас душат и гасят. Когда все рухнуло, сломалось, появилась возможность провести правила, которые до этого не могли возникнуть. Таким образом проявило себя огромное количество людей, таких как я, Сергей Колесников, мой партнер. Вот, что для меня 90-е.

Фото: Рыбаков Фонд