Социальные приоритеты

Экономист, социолог, директор Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяна Малева рассказала Журналу Стратегия, какие вызовы стоят перед экономикой страны, ждут ли социальную политику изменения с развитием цифровой экономики, а также как правильно использовать трудовой потенциал населения и развивать средний класс в стране.

Летом 2017 года правительство объявило курс на развитие цифровой экономики. Какие вызовы в связи с этим встают перед социальной политикой? Как, на ваш взгляд, высокие технологии изменят рынок труда?

Сегодня вокруг темы цифровой экономики большой ажиотаж, много шума в СМИ и экспертном сообществе. Но наличие объявленного курса еще не дает гарантий положительных сдвигов. Достаточно напомнить, что, к примеру, в середине 2000-х годов уже были приняты курсы на рост производительности труда, а в 2012 году — даже Указ президента о создании 25 миллионов высокотехнологичных рабочих мест. Ни то, ни другое не стало реальностью. А ведь если бы эти 25 миллионов высокотехнологичных рабочих мест были созданы, мы были бы значительно ближе к цифровой экономике. Целеполагание — только стартовая точка. За этим должно последовать формирование условий рыночного характера — инвестиционных, законодательных и институциональных. Много зависит от внешнеэкономической деятельности, внешней политики и вовлеченности бизнеса: если рынок не среагирует, роботы не появятся. Наша проблема не в том, что мы находимся вне цифровой экономики, а в том, что наша экономика невысокотехнологична.

Что касается изменений на рынке труда, которые, безусловно, последовали бы за цифровой экономикой, не стоит их преувеличивать и драматизировать. Мир не впервые переживает технологическую революцию. Конвейер в начале XX века тоже резко изменил облик индустриального мира, значительно повысил спрос на технологические и инженерные профессии. Но безработица не погубила экономику, хотя подобные опасения в то время были.

Как и при индустриализации, при цифровой экономике вырастет производительность труда, изменится структура спроса на рабочую силу: приоритет будут иметь специалисты IT-сектора, высокой инженерии. Но это не значит, что резко исчезнут другие профессии. Поменяются требования к системе образования. Повышение производительности труда приведет к сокращению рабочего времени, как было в технологической эволюции предыдущего созыва, индустриализации. Рабочая неделя, например, станет четырехдневной. Нас ждут в первую очередь экономические последствия, потом уже социальные, но в целом позитивные.

Как вы оцениваете человеческий капитал в России?

Для оценки человеческого капитала используется международно признанный Индекс человеческого развития. Он рассчитывается по методике, которая рассматривает продолжительность жизни, уровень образования и квалификации, качество жизни и прочее. У России относительно неплохие показатели. В частности, у нас высокая доля людей с высшим образованием, хотя, к сожалению, в Индексе не учитывается его качество.

Тем не менее в стране растет доступ к высшему образованию. Наши инженеры, IT-специалисты по-прежнему пользуются спросом во всем мире. Базовое, фундаментальное образование в России всегда было сильным.

Качество человеческого капитала в стране достаточно высокое. Среднестатистический россиянин не уступает среднестатистическому французу, немцу, скандинаву, а в чем-то превосходит. Мы образованны, у нас высокая мотивация к труду, мы воспитаны в традициях высокой экономической и трудовой активности.

Если сравнить человеческий капитал страны с ее другими ресурсами, это наша сильная сторона и, возможно, лучшее, что у нас есть. По сути, мы живем за счет двух ресурсов — нефти и людей. Нефть — ресурс капризный, и российская экономика в полной мере испытала на себе негативные последствия высокой нефтяной зависимости. Нефть когда-нибудь может исчезнуть с ресурсного рынка, а люди будут всегда. Именно они — долгосрочный экономический источник.

Вопрос в том, верно ли мы используем это конкурентное преимущество. Выясняется, что нет. К примеру, Корея с индексом ниже нашего стала одной из ведущих экономик мира. Отсюда вывод: проблема не столько в институтах формирования человеческого капитала, сколько в институтах его использования. Эти институты слабые. Главный из них — рынок труда.

Российский работник достаточно образован и квалифицирован, но рынок труда не предоставляет достаточное количество достойных мест. Свидетельство тому — низкая заработная плата. Причина невысокой производительности труда именно в том, что российская экономика не научилась эффективно использовать трудовой потенциал населения.

Образовательный потенциал населения выше, чем качество рабочих мест. Как следствие — дефицит рабочих рук в производственном секторе, рабочих профессий. Есть мнение, что нужно отказываться от экспансии высшего образования и усиливать среднее профессиональное. Вместо университетов и академий — техникумы и колледжи. Я эту точку зрения не разделяю. Если бы мы были на месте Китая или Южной Кореи, возможно, это было бы правильно. Но Россия выбрала высшее образование как устойчивый социальный приоритет. Его наличие стало социальным стандартом для большинства граждан, и никто уже не переубедит население отказаться от этой социальной нормы. 

Есть ли выход? Думаю, он заключается в формировании новых ступеней образования. Когда-то десять классов были привилегией избранных, а затем стали всеобщей нормой. Ситуацию можно повторить: если, например, бакалавриат будет столь же широко распространен, то он станет общей нормой, а магистратура — действительно высшей ступенью.

Россияне с высшим образованием могут делать ту работу, для которой на Западе достаточно среднего образования. Если сегодня люди так хотят получить заветный диплом о высшем образовании, не надо им в этом мешать, просто потом они должны занять те рабочие места, которые нужны экономике.

Почему высокопроизводительный квалифицированный специалист не может быть с высшим образованием? Тем более сегодня грань между физическим и интеллектуальным трудом размыта. Когда-то работа в производственном цехе была непривлекательна, в первую очередь с точки зрения условий труда.

Сейчас, когда работают не у станка, а у компьютера, который управляет станком, уже не имеет значения, где именно проходит рабочий процесс — в офисе или на предприятии. В цифровой экономике люди с высшим образованием будут главной рабочей силой на производстве. И это тот самый случай, когда у России возникает конкурентное преимущество. Это реальный шаг к цифровой экономике.

Еще один вызов, стоящий перед экономикой страны, — теневой сектор. По данным АССА, в 2016 году доля неформального сектора в России оценивалась в 39% ВВП страны, или 33,6 трлн рублей. Это один из самых высоких показателей в мире. Как стимулировать людей «выйти из тени»? Нужны ли жесткие меры?

Чем выше уровень экономического развития страны, тем ниже процент теневого рынка. У нас размер теневой экономики свидетельствует о невысокой эффективности экономики. Тем не менее нужно понимать, что теневой сектор иногда играет позитивную роль. На разных этапах развития он влияет на экономику по-разному.

Российский неформальный сектор образовался в период драматичных трансформационных реформ 1990-х годов. И мы должны сказать ему большое социальное спасибо и пожать руку всем, кто, потеряв реальную работу в открытой экономике, переместился в неформальную, не дал себе обнищать при трехкратном падении доходов, не встал в очередь к государству за пособиями по безработице и, самое главное, не выступил с открытым социальным протестом.

Сейчас, когда мы боремся с теневым сектором, мы должны осознавать, что не сможем его автоматически перевести в белую экономику. Проблема не в неформальном секторе, а в формальном. Он, к сожалению, не создает нужного количества рабочих мест требуемого качества, негибок, оплата труда далеко не всегда соответствует социальным притязаниям работников. Эти недостатки и покрывает неформальный сектор.

Если мы будем слишком жестко бороться с теневым сектором, у нас вырастет безработица. Ее социальные последствия многообразны. Эти меры окажутся для государства не бесплатными. Большинству безработных придется выплачивать пособие, причем далеко не в том размере, который сложился в настоящее время.

Если будет достаточное количество рабочих мест с хорошими условиями труда, с действием законов, которые охраняют социальные права работников, то теневой сектор распадется сам по себе. Когда экономика неэффективна, неформальный сектор существует как ответ на ее слабость.

Проводить репрессивные меры по сокращению теневого сектора опасно именно сейчас, когда доходы после негативной экономической динамики последних лет так и не восстановились: россияне по-прежнему находятся в очень сложном экономическом положении, уже третий год расплачиваясь за кризис.

Вы отмечали, что страна может выйти из кризиса, только опираясь на средний класс. При этом в России высокий уровень бедности. По данным Росстата, число россиян с доходами ниже прожиточного минимума в I квартале 2017 года составило 22 миллиона человек. Какие меры нужны для роста среднего класса и насколько он значим для экономики? 

Именно средний класс поможет нам войти в цифровую экономику, именно он будет создавать и использовать роботов, «умные» машины, строить «умные» города.

Новая технологическая идея может возникнуть в среде интеллектуальных элит, но осваивать ее будет массовый, большой слой населения — средний класс. И только тогда эта технология станет весомым экономическим фактором. Функция этой категории населения — перенять у интеллектуальных или финансовых элит инновационную идею, внедрить ее в практику, а затем транслировать всем остальным слоям общества. Когда-то банками пользовались только богатейшие люди. Население включилось в эту деятельность лишь тогда, когда средний класс освоил банковскую инфраструктуру в своих интересах. 

Сейчас трудно представить существование вне банковской системы даже бедных людей. Или, допустим, еще 20 лет назад мобильная связь была, наверное, только у высших слоев и не определяла стиль жизни всего общества. Когда же мобильным телефоном научился пользоваться средний класс, этот вид коммуникаций стал всеобъемлющим и востребованным у всех социальных групп без исключения.

В России средний класс все еще непреобладающая социальная группа. Его масштаб составляет 20–25%. Он, конечно, не погиб во время кризиса, так как социальные классы не возникают и не исчезают в один миг. И средний класс гораздо более устойчивая категория, чем многие другие. Элита может в одночасье лишиться своих капиталов, а средний класс нет. Даже если кто-то из его представителей теряет работу, он не на следующий день оказывается на паперти, у него есть подушка безопасности — сбережения, недвижимость, имущество и, главное, социальный опыт, социальные связи и навыки. Он умеет искать работу, готов перемещаться на рынке труда не только вертикально, но и горизонтально: менять профессии, переходить с позиции на позицию. Этот класс очень адаптивен. Но проблема в том, что он мал по своему размеру.

За 17 лет, что мы исследуем социальную структуру российского общества, средний класс не растет, что закономерно при плохо развивающейся экономике. Эта категория населения могла бы увеличиваться, если бы развивалась экономика, создавались рабочие места, соответствующие уровню образования, компетенциям и зарплатным притязаниям среднего класса. У нас огромная доля населения — 70% — относится к категории ниже средней. Эта группа формально не бедная, но и не отвечает стандартам доходов, потребления и качества жизни среднего класса. Они не могут считаться устойчивым слоем населения. По масштабу в нашей стране этот класс и выполняет функции среднего. Вся политическая риторика направлена на эту группу. Поэтому мы находимся в неидеальном, рискованном социальном положении. Если удастся продвинуть эту группу вверх по социальной лестнице, то есть приблизить ее к среднему классу, это будет социально-экономический успех, необходимый фундамент развития цифровой экономики. Сейчас мы, наоборот, находимся в стадии, когда кризис отодвигает людей к нижней планке, к черте бедности, отдаляя их от среднего уровня. Преодолеть эту негативную динамику и изменить вектор социальной мобильности — ключевая задача социально-экономического развития ближайших лет.